С чего начинается молитва?

Первая азбучная истина о молитве заключается в том, что молитва начинается не с языка, а с уха. Главное, что нужно услышать, – это собственное имя, звучащее в голосе Зовущего. Самая первая молитва была рождена из голоса, обращенного к спрятавшемуся Адаму: «Где ты?» (Библия. Бытие 3:9). Отвечая, Адам сказал: «Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» (Библия. Бытие 3:10). Это была его первая молитва. Не воззови к нему Бог, Адам остался бы наедине с собой и своим грехом. Но Бог этого не допустил тогда и препятствует этому сегодня, когда продолжает звать вас по имени – в надежде, что вы Его услышите и к Нему обратитесь. Поэтому, приступая к Богу в молитве, следует помнить, что Он нас знает, зовет и ждет. Человеку естественно испытывать дискомфорт, если он вдруг оказывается там, куда его не звали и где его не ждали. Но в духовной жизни все по-другому: Бог зовет, потому что Ему всегда есть что сказать человеку, – Слово, вызволяющее его из беды.

Первому творческому слову Бога предшествовала тишина ничто; молитве предшествует тишина нечто, тишина в собственном сердце, понятая не как самоопустошение от всяких мыслей, а как внимание к самой чистой и самой честной из них. «Пусть говорит подлинное «я», и пусть оно говорит именно с Тобой», – писал Льюис о том, каким должно быть начало молитвы («Письма Малькольму», XV). Первейшее правило молитвы Кальвин видел в том, чтобы молящийся всецело, всеми своими мыслями и чувствами отдался молитвенному настроению, чтобы он мог «возвыситься над самим собой» и «вырвать себя из самого себя» («Наставление в христианской вере», кн. III, гл. XX, 4).

Похожее наставление о молитве высказал Ориген тринадцатью веками раньше Кальвина: «Посему кто готовится идти к молитве, тот, по моему мнению, должен на несколько мгновений остановиться и приготовиться, чтобы в течение всей молитвы поддержать в себе собранность духа и горячность; должен он отстранять от себя всякое искушение и рассеянность мыслей и, насколько то возможно, помнить о величии, перед которым он предстоит; должен он оставить все инородное и уже после этого идти на молитву потому, что прежде рук молящийся самую душу должен распростирать; прежде, чем очами, сердцем к Богу возноситься; прежде, чем с места встать, разумом должен к Богу воспарить и перед Господом вселенной себя поставить» («О молитве», 31).

Другой автор, Адам Макхью, размышляя о феномене молитвы, пишет: «Мы не контролируем то, как и когда заговорит Бог, но мы можем контролировать акустическую настройку, которая примет звук Его речи. Нам нужно позаботиться о располагающемся внутри нас месте, чтобы оно было открыто и гостеприимно для Божественного голоса. Требования к этому месту таковы: смирение, терпение, внимательность и доверие» (Adam S. McHugh, The Listening Life, 82).

На важность слуха и его духовное превосходство над зрением косвенно указывает то, что если вокруг глаз человека есть подвижные складки кожи (веки), которые своими движениями на мгновения скрывают от него мир видимого, то для ушей ничего подобного не предусмотрено. Бог этим словно хотел сказать: постигаемое слухом достовернее постигаемого зрением. Не потому ли в основание монотеистической религии был положен призыв слушать, а не смотреть? Как написано: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Библия. Второзаконие 6:4, 5). Был даже введен строжайший запрет на изображения, чтобы религия истинного Бога была религией голоса, а не изображения (См. Библия. Второзаконие 4:12–19).

Природа звука иная, нежели природа света. Чаще всего звук настигает человека без его воли и ведома, он не поддается контролю. Звуку необходимо время, его существование разворачивается во времени, как того требует его внутренняя динамика. В этом тоже есть некоторое преимущество звука перед светом. Это важно понимать в силу того, что Бог невидим, поэтому познание Его невозможно, если миновать сферу слуха и звука. Помнить об этом тем важней, чем агрессивней и массированней в эпоху тотальной и навязчивой визуализации становятся атаки на сетчатку человеческих глаз.
Внимание к голосу Бога обостряет внимание и к собственной речи, к тому акту говорения, в котором человек впервые произносит слово Бог в качестве слова к Тому, у Кого есть имя. Бог открывает человеку Свое имя, чтобы тот знал, как ему нарицатъ Его в молитве. Так было с Моисеем, которому Бог открыл Себя в имени Сущий (Библия. Исход 3:13, 14); так было с учениками Иисуса, которым Он открыл имя Отец (Библия. От Иоанна 17:6) и кого Он научил молиться «Отче наш!» (Библия. От Луки 11:2); так было и с Савлом, которому Бог открыл Себя в имени гонимого им Иисуса (Библия. Деяния 9:5). Очевидно, что молитва – это не разговор с самим собой, что она не может быть безадресной, как некая беседа с безымянным нечто или ничто. Она обращена не к человеческому «я», но к Божественному «Ты».

Однако сам акт молитвенного словопроизношения недостаточен, если в его истоке не лежит вера. Ее самый ничтожный минимум – это допущение того, что Бог есть и что Он «ищущим Его воздает» (Библия. Евреям 11:6). Вера для молитвы есть то же, что душа для тела, что поводырь для слепца. Не что иное, как вера открывает человеку «надежный доступ» к вратам неба (См. Библия. Ефесянам 3:12). Просьба учеников Иисуса научить их молиться была, по сути, просьбой научить их верить, верить во все то, о чем Иисус сказал в молитве «Отче наш». Очевидно, что для упражнения в вере нужно упражняться в молитве, а это уже не зависит от хорошего или плохого настроения, но есть вопрос постоянства и духовной самодисциплины.

Очень проницательно о взаимоотношении веры и молитвы написал Салтыков-Щедрин: «Самый неразвитый, задавленный ярмом простолюдин имеет полное право называть себя религиозным, несмотря на то, что приносит в храм вместо формулированной молитвы только измученное сердце, слезы и переполненную вздохами грудь. Эти слезы и воздыхания представляют собой бессловную молитву, которая облегчает его душу и просветляет его существо. Под наитием ее он искренно и горячо верит. Он верит, что в мире есть нечто высшее, нежели дикий произвол, которому он от рождения отдан в жертву по воле рокового, ничем не объяснимого колдовства; что есть в мире Правда и что в недрах ее кроется Чудо, которое придет к нему на помощь и изведет его из тьмы. Пускай каждый новый день удостоверяет его, что колдовству нет конца; пускай вериги рабства с каждым часом все глубже и глубже впиваются в его изможденное тело, – он верит, что злосчастие его не бессрочно и что наступит минута, когда Правда осияет его, наравне с другими алчущими и жаждущими. И вера его будет жить до тех пор, пока в глазах не иссякнет источник слез и не замрет в груди последний вздох...

В этом горячем душевном настроении замыкается весь смысл, вся сила молитвы» («Пошехонская старина», с. 77).

В древнем мире редко кто спрашивал: «Зачем молиться?», потому что молитва была обычной религиозной практикой. Однако вера не была условием для этой практики. При отправлении языческих культов смотрели не на то, верит ли человек (удостовериться в этом все равно было невозможно), а на то, участвуют ли в них люди и правильно ли они выполняют все предписанные ритуалы, среди которых была и молитва. Обязательным было не верить, а молиться.
Сегодня ситуация обратная: верующими считают себя многие, но регулярно молящихся среди них – единицы. Как правило, пристанище в молитве находят для себя те, кто оказался в стесненных обстоятельствах. Попав в беду, человек уже не спрашивает о качестве брошенного ему спасательного круга, но хватается за него, как за последнюю надежду. Но есть в этом какой-то подлог, если молитвенная практика ограничивается лишь экстремальными обстоятельствами. Напротив, ее следует расширить и распространить на всякое время, на все сферы жизни, включая время мира и пира. Повсюду, куда проникает человеческая мысль, должна проникать и молитва. Все, что дано человеку в опыте жизни, должно идти под аккомпанемент молитвы. Обучение молитве должно происходить вместе с обучением жизни.

Итак, имея начаток веры, человек призывает имя Того, в Кого он верит. Этому предшествует внимание к молитвам других, будь то родители, пастор или священник. Еще важнее – внимание к тем молитвам, что доносятся до его слуха при чтении Священного Писания. Намеренно окружая себя молитвами, погружаясь в их строй, усваивая их язык и манеру, человек получает свои первые уроки молитвы, за которыми будут и другие. Один из уроков – постепенное осознание того, что усердие в молитвенном делании трансформирует человека из говорящего в слушающего, когда он все меньше сосредоточен на том, слышит ли его Бог, и все больше на том, слышит ли он Бога. Более ста лет назад Эллен Уайт писала: «Когда смолкают все посторонние голоса и мы замираем в ожидании перед Богом, молчание души делает голос Бога более отчетливым... Среди спешащей толпы и крайнего физического и эмоционального напряжения наших сил, вызванного современным стремительным ритмом жизни, человека, находящего время для уединенного общения с Богом и природой, окружает атмосфера мира и света» («Служение исцеления», с. 58).

Похожую мысль о молитве высказал и Махатма Ганди: «Молитва не нуждается в словах... Но она должна сочетаться с полнейшим смирением» («Моя жизнь», с. 69).

Но после сказанного важно указать на то, что молитве, чтобы ей начаться и обрести себя в первых робких мгновениях своей жизни в человеческой душе, не нужны доказательства бытия Божьего. Не нужны они и вере, потому что вера рождается в сердце, а не в рассудке. «Как же я могу начать молиться, если я не верю в существование Бога?» – спросит иной читатель. Но ведь и для того чтобы начать дышать, необязательно прежде искать подтверждения существованию воздуха. Как способность дышать изначально присуща телу человека, так и способность к молитве есть врожденная способность его психо-духовной жизни. Если к этой аксиоме отнестись не высокомерно, тогда едва зачатую молитву не постигнет аборт под скальпелем усомнившегося рассудка. Ее будет ждать другая судьба – рождение и укрепление во внутреннем человеке. Так молитва станет самой крепкой, самой глубокой, невидимой, но абсолютно надежной опорой в человеческой жизни.

 

К НАЧАЛУ СТРАНИЦЫ