«Гражданин высокого небесного гражданства» - часть III
(Ранний период творчества Н.В. Гоголя)
ПРОДОЛЖАЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД РАННИМ ЭТАПОМ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ГОГОЛЯ, НЕВОЗМОЖНО ОБОЙТИ ВНИМАНИЕМ ВОПРОС О ЯКОБЫ «МИСТИЧЕСКОЙ НАТУРЕ» ПИСАТЕЛЯ. К СОЖАЛЕНИЮ, ВЗГЛЯД, ЧТО МИСТИЦИЗМ ДОВЕЛ ГОГОЛЯ ЧУТЬ ЛИ НЕ ДО БЕЗУМИЯ И ОДЕРЖИМОСТИ, ПРИОБРЕЛ СЕГОДНЯ ТАКУЮ УСТОЙЧИВУЮ ПОПУЛЯРНОСТЬ.
 |
| Портрет Н.В.Гоголя. (Ф. Моллер) |
(Продолжение, начало в Акцент №7 2011 и Акцент №2 2012)
ГОГОЛЬ И МИСТИЦИЗМ
О мистицизме
В строгом значении слово «мистицизм» – это «вера в сверхъестественное, таинственное, в возможность непосредственного общения человека с потусторонним миром»,1 а мистик – это человек не только верующий в возможность подобного общения, но и вступающий в него (или ограждающий себя от него) посредством особых таинственных ритуалов, заклинаний, молитв или обрядов.
Сопротивление мистицизму
В семье Гоголей действительно определенную склонность к религиозному мистицизму проявляла очень «впечатлительная» мать писателя – Мария Ивановна, по его собственному признанию, «предчувствовавшая несчастья, верившая снам».2 Это особенно стало заметным после того, как Мария Ивановна сначала похоронила младшего сына Ивана (1819 г.), а спустя шесть лет и мужа. Как вспоминала сестра Николая Васильевича Ольга, она «часто молилась до потери сознания, до полного изнурения, и даже от продолжительного стояния на холодном полу у нее стала замечаться опухоль ног».3
Но все эти события никак не подтолкнули самого Гоголя к тому, чтобы стать мистиком. Наоборот, будучи глубоко верующим человеком, Гоголь не носил никакого амулета или ладанки и всегда сознательно сопротивлялся любым проявлениям мистицизма, в том числе и религиозного.
В письме к матери о духовном воспитании одиннадцатилетней сестры Елизаветы Гоголь настойчиво просил: «Это не много тоже сделает добра, если она будет беспрестанно ходить в церковь. Там для дитяти тоже все непонятно: ни язык, ни обряды».4 А его друг Любич-Романович утверждал, что «Гоголь никогда не крестился перед образами святых отцов наших и не клал перед алтарем поклонов наравне с другими молящимися».5 10 ноября 1835 г. Гоголь вновь напомнит матери: «Истинный и добрый христианин никогда не бывает суеверен». 6
Обвинение в мистицизме
И тем не менее, обвинения в мистицизме сопровождали Гоголя всю жизнь. Когда он находился в Италии, до него дошли слухи, что его подозревают в увлечении мистическо-религиозной практикой Католической церкви.
На это в письме своему другу Степану Шевыреву он писал: «Что же касается до католичества, то скажу тебе, что я пришел ко Христу скорее протестантским, чем католическим путем… Экзальтации у меня нет».7 А если принять во внимание, что Гоголь «никогда не крестился перед образами… не клал перед алтарем поклонов» и «читал всякий день главу из Библии и Евангелия на славянском, латинском, греческом и английском языках… даже в дороге... в экипаже читал Евангелие»8 – то перед нами уж никак не портрет православного или католического мистика.
«ВИЙ»
«Киев – это наш русский Иерусалим и Константинополь в одном лице»
(Патриарх Московский и всея Руси, Кирилл, г. Киев, 2010 г.)
«И говорит им: написано: “дом Мой домом молитвы наречется”;
а вы сделали его вертепом разбойников»
(Библия. Евангелие от Матфея 21:13)
О подлинном смысле
Вий – это одна из ярких повестей Гоголя, содержание которой может нарисовать в глазах неискушенного читателя ошибочный портрет ее автора. По мнению многих, писатель якобы сам заигрывает с бесовщиной и исполнен различными суевериями. Но на самом деле Гоголь всего лишь использует мифологические представления русского общества о потустороннем мире, чтобы не только разоблачить эффективность всевозможных суеверий, чуждых истинному христианству, которые вкрались в литургическую практику тогдашнего русского церковного мира, но и показать бессилие перед силами зла внутренне опустошенного человека, опирающегося на внешние религиозные формы и обряды. Поэтому подлинный смысл Вия, конечно же, наиболее будет понятен читателю с аналитическим подходом и имеющему представление о некоторых предпосылках к его написанию.
Переворот в деле творчества
Гоголь не просто высмеивал язвы и пороки русского общества, не просто подымал проблему отпадения человека от заповедей Христа, но пытался найти и ее решение. Как человек духовный Гоголь искренно верил, что если кто и может вывести народ из сумеречного состояния мистицизма, суеверия и обрядоверия, столь ярко описанного им в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», – так это образованное духовенство.
Но чем глубже он проникал в этот вопрос, тем явственней для него открывался конфликт между теорией и практикой религиозной жизни самой тогдашней церкви. Более того, все это наложилось на его осознание своей личной недостойности, на поиск своего «поприща» – но в итоге Гоголь не только выходит из душевного кризиса, но и определяет его как событие, которое «произвело значительный переворот в деле творчества» его. Об этом пишет и Павел Анненков, утверждая что «уже тогда… свершился важный переворот в его существовании… он стоял на рубеже нового направления, принадлежа двум различным мирам». Это замечает и С.Т.Аксаков, говоря: «Отсюда, начинается постоянное стремление Гоголя к улучшению в себе духовного человека и преобладание религиозного направления».
Нам до конца неясно, что же конкретно случилось с Гоголем в начале сороковых годов девятнадцатого века, и только лишь один свидетель немного приоткрывает завесу неизвестности.
Михаил Максимóвич, один из ближайших друзей Гоголя, вспоминал о встрече с ним в Киеве в августе 1835 года: «Он пробыл у меня пять дней… странствовал по Киеву… Нельзя было мне не заметить перемены в его речах и настроении духа; он каждый раз возвращался неожиданно степенным и даже задумчивым… Я думаю, что именно в то лето начался в нем крутой поворот в мыслях – под впечатлением древнерусской святыни Киева, который у малороссиян XVII века назывался Русским Иерусалимом».9
Предпосылки
Именно в это время Гоголь подготавливает к печати повесть «Вий», скорее всего, отразившую тот самый «крутой поворот в мыслях», о котором вспоминал Максимóвич.
В Киеве в духовной академии Гоголь находит тот же мистицизм и суеверия, те же язвы порока и греха, от которых бежит сам. «Святые стены» не приносят удовлетворения, и хотя до конца своих дней Гоголь будет отстаивать принцип: «мы трупы, а не Церковь наша»,10 для себя он решит: «Закон Христов можно внести с собой повсюду… Если бы я знал, что на каком-нибудь другом поприще могу действовать лучше во спасение души моей… я бы перешел на то поприще. Если бы я узнал, что я могу в монастыре уйти от мира, я бы пошел в монастырь. Но и в монастыре тот же мир окружает нас, те же искушения вокруг нас, так же воевать и бороться нужно со врагом нашим».11
Именно поэтому в произведении «Вий» мы видим столкновение двух миров: церковного и демонического. Их генеральное сражение происходит не где-нибудь, а на территории церкви – «Божьей святыни», и при этом церковь, в лице семинариста-философа Хомы Брута, его проигрывает.
От чего погиб Хома Брут
Герой повести Хома погибает, но не от физического воздействия «козней дьявольских», а от собственного страха. Гоголь пишет: «Бездыханный грянулся на землю, и тут же вылетел дух из него от страха».
К этому же выводу, правда после «третьей кружки», приходят и друзья Хомы семинариста: «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать».
Но ведь герой повести Гоголя не производит впечатление робкого человека. Тогда откуда у него этот смертельный страх? Почему он боится? В чем причина его гибели?
Вначале Хома Брут был уверен в своей победе: «Что ж,– сказал он,– чего тут бояться? Человек прийти сюда не может, а от мертвецов и выходцев из того света есть у меня молитвы такие, что как прочитаю, то они меня и пальцем не тронут». Но это роковое легкомыслие привело к трагедии.
Гоголь показывает Хому Брута бездуховным, плотским человеком, несмотря на его учебу в семинарии. С мистическими представлениями о добре и зле, семинарист-философ полагался на чудодейственную силу особых молитв, на церковные «восковые свечи», на «заклятие против духов», на «старинные образа», на магическую пентаграмму – но только не на Бога. Все его интересы лежали в плоскости материального мира и корыстных желаний, и его страх – это результат безблагодатной жизни, жизни без истинной веры и надежды. Его сердце и мысли нечисты, совесть нечиста, поэтому, как написано в Библии: «Звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель. Он не надеется спастись от тьмы» (Библия. Иова 15:21-22).
В оковах порочной страсти
Вот почему, когда Хома Брут столкнулся с панночкой-ведьмой, он не имел никакой духовной силы «угасить все раскаленные стрелы лукавого» (Библия. Ефесянам 6:16). Он не только очень быстро стал ее сексуальной жертвой, но даже в их нечестивой игре, которую Гоголь выразил в виде скачек верхом по ночным украинским просторам, перехватил инициативу.
Ошибиться здесь невозможно. Намеки очень прозрачны. Гоголь очень тонко, поэтическим образным языком описывает то, что в этот момент происходило в несчастной душе юного семинариста:
«Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу». В его воображении возникали удивительные, как для сложившейся ситуации, образы. Вместо безобразной старухи он видит в отражении водной глади красавицу-русалку «с глазами светлыми, сверкающими, острыми, с пеньем вторгавшимися в душу <…> и вот она опрокинулась на спину, и облачные перси ее, матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали под солнцем по краям своей белой, эластически-нежной окружности. Вода в виде маленьких пузырьков, как бисер, обсыпала их. Она вся дрожит и смеется <…>. Ветер или музыка: звенит, звенит, и вьется, и подступает, и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью».
Затем они меняются местами, и герой повести «с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи и вскочил, в свою очередь, к ней на спину». Спустя какое-то время «он схватил лежавшее на дороге полено и начал им со всех сил колотить старуху. Дикие вопли <…> становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись к нему в душу; и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? <…> Перед ним лежала красавица, с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез… жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им…».
Хома Брут даже как будто не сразу понимает, что в порыве нечестивой страсти и страха забивает ведьму до полусмерти.
Более того, он не испытывает абсолютно никакого раскаяния за соделанное. Да, его душу охватывает страх, и он бежит от своего поступка в Киев-Иерусалим, но страх этот плотской, и бежит он не к Богу-Спасителю, и даже не к отцу-исповеднику, а от себя. А от себя, как известно, убежать нельзя, и по этой причине он неизбежно должен столкнуться со своим страхом-грехом вновь.
Но поразительно то, что после случившегося с ним он даже не думает о том, чтобы хоть как-то изменить свою жизнь. Не проходит и дня, а он уже заигрывает с «молодою вдовою в желтом очипке» и в тот же вечер «видели философа в корчме: он лежал на лавке, покуривая, по обыкновению своему, люльку… Перед ним стояла кружка. Он глядел на приходивших и уходивших хладнокровно-довольными глазами и вовсе уже не думал о своем необыкновенном происшествии».
Даже тогда, когда Хома в конце концов оказался перед роковой встречей – с лежащей в гробу «паночкой» и «чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть», он все равно не ищет в покаянии Божьей милости, не взывает к Нему за помощью, а думает о том, как «ловить рыбу в Днепре и в прудах, охотиться с тенетами или с ружьем за стрепетами и крольшнепами», а из фруктов «выкурить…водку; потому что водка из фруктов ни с каким пенником не сравнится». Даже находясь в церкви и отпевая убитую им же покойницу, он жалеет только о том, «что в храме божием не можно люльки выкурить!». Будущее виделось ему таким: «Три ночи как-нибудь отработаю, зато пан набьет мне оба кармана чистыми червонцами».
Страх людской и страх Господний
И вот наступил момент истины. Семинарист Хома Брут читал молитвы и Писание, зажигал свечи и произносил заклинания, «которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов», пел «на разные голоса» и чертил магический круг, но с каждым разом плотской, животный, бесовский страх все глубже и глубже проникал к нему в душу, ослаблял его силы, подавлял волю и притягивал зло.
Это может показаться парадоксальным, но главная его проблема в том, что он имел страх людской, но не имел – «страха Господня», который отличается от человеческого тем, что он – «источник жизни, удаляющий от сетей смерти», «научает мудрости» и «ведет к жизни, и кто имеет его, всегда будет доволен, и зло не постигнет его» (Библия. Притчи 14:27; 15:33; 19:23). «В любви нет страха,– пишет о страхе человеческом апостол Иоанн,– но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мученье, боящийся не совершен в любви» (Библия. 1 Иоанна 4:18).
Страх Господний – это проявление благоговения, смирения и послушания Божьей воле. Это искренний, чистый и добровольный отклик нашей любви, в ответ на Его любовь к нам. А «любовь до того совершенства достигает в нас,– написано в Библии,– что мы имеем дерзновение в день суда» (Библия. 1 Иоанна 4:17).
Человек, не испытывающий страха пред Богом, живет в очень искаженном и шатком мире. Потому что все живущие на земле вовлечены в борьбу между светом и тьмою, добром и злом, и если в нашей жизни нет места Богу, Его Слову, Его Закону, то мы неизбежно оказываемся во власти темных сил. Лишая себя связи с Богом, человек оказывается на краю пропасти и там сталкивается один на один с самым злейшим врагом Бога и человека, и тогда его охватывает жуткий, смертельный ужас и страх – страх обреченности и безнадежности. И этот страх манит человека в пропасть «небытия».
Вот почему «в день суда» Хома Брут – человек с «хладнокровно-довольными глазами», несмотря на внутренний голос: «Не гляди!» – глянул в бездонные глаза «того, кто может и душу и тело погубить» (Библия. Евангелие от Матфея 10:28-18) и погубил себя.
«Антижитие» святого
Перед нами не просто история, а «антижитие» святого, особенно если учесть евангельские аллюзии Гоголя, связанные с трехдневной борьбой героя с силами ада и пением петуха.12
Но за личной трагедией семинариста Хомы нетрудно увидеть первопричину его фатальной неудачи.
Киевская семинария, в которой учился главный герой повести, была духовным «Сионом» для всей Руси. Но в каком образе эта «святая обитель» предстает глазами Гоголя, например, в повести «Тарас Бульба»: «Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни: эти схоластические, грамматические, риторические и логические тонкости решительно не прикасались к времени, никогда не применялись и не повторялись в жизни <…>. Самые тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от опыта <…>. Иногда плохое содержание, иногда частые наказания голодом <…> голодная бурса рыскала по улицам Киева… в дерзких предприятиях – обобрать чужой сад или огород».
А в повести «Вий» эта картина дополнена подробностями о попойках и кулачных боях с участием «грамматиков», «риторов», «философов», «богословов» и даже «цензоров», которые были обязаны «смотреть за порядком и нравственностью всего учащегося сословия».
Можно ли удивляться тому, что «воин Христа» Хома Брут ничему не научился? Ведь зло, где бы оно ни обнаружило себя и в каком бы обличьи ни являлось, невозможно победить философией, риторикой или учебным богословием, а также кулачными боями, вертепами или пением канта. Против зла бессильны любые магические заклинания и церковные ритуалы, которыми наивно вооружаются люди далекие от Бога и Его заповедей.
Наверно, оттого и пили друзья Брута, что из всех «наук», преподанных им в семинарии, эта – была самой действенной в борьбе с печальной безысходностью окружающей их действительности.
Подобно своему погибшему товарищу, они тоже боялись, боялись на трезвую голову посмотреть правде в глаза и признаться, что и они сами, и их «Иерусалим и Константинополь в одном лице» давно потеряли духовную цель и смысл своего существования.
Продолжение читайте в Акцент №4 за 2012 г.
----------------------------------------------------------------------------------------
1 – Большой словарь иностранных слов. – М., 2007. – С. 279.
2 – Гоголь М. И. Записки // Шенрок В.И. Материалы для биографии Н. В. Гоголя. – М., 1892.– Т. 1.– С. 53.
3 – Чаговец В.А. Семейная хроника Гоголей: (По бумагам семейного архива) // Памяти Гоголя: Научная литература. сб. К., 1902.– С. 36-37.
4 – Письма Гоголя под ред. В. И. Шенрока.– Пб., 1902.– 1, 260.
5 – Любич-Романович. Н. В. Гоголь в лицее // ИВ. 1902 кн. 2.– С. 554-555.
6 – Чаговец В. А. Указанное сочинение.
7 – Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений. Изд-во АН СССР. – Том XIII.– С. 214.
8 – Из семейной хроники Гоголей. – Киев, 1909. – С. 55.
9 – Максимович М.А. Письма о Киеве и воспоминания о Тавриде. – СПб., 1871.– С. 55-56.
10 – Н.В.Гоголь. Выбранные места из Переписки с друзьями.– Санкт Петербург, 2005.– С. 37
11 – Гоголь Н.В. Указанное сочинение.– Том XIII.– С. 390-391.
12 – См. Библия. Евангелие от Матфея 12:40; 26:34, 75; Евангелие от Марка 14:30, 72).
К НАЧАЛУ СТРАНИЦЫ
Автор: Олег АРУТЮНОВ / «АКЦЕНТ»
